ответ дал ему свою визитную карточку.
– Он что, немой? – спросил Поллок, когда слуга оставил их одних.
– Похоже на то.
Хайд окинул взглядом холл. Если когда-то он и производил ощущение величия, то сейчас это ощущение было странным образом сопряжено с гнетущим духом запустения и аскетизма. Бледная штукатурка потрескалась и пожелтела от времени; внушительная лестница с дубовыми ступенями вела на второй этаж, на стенах висели картины, написанные маслом. Газовых рожков не было – вместо них из стен через равные промежутки торчали канделябры из кованого железа, а в центре большого овального стола стояла приличных размеров масляная лампа. С обветшавшим, траченным временем интерьером контрастировал огромный армуар – изысканный шкаф в готическом стиле; он высился возле одной из стен, поблескивая отполированным красным деревом и позолотой.
Картины, висевшие в холле, казались довольно неожиданными в подобном месте, но вместе с тем почему-то на удивление хорошо сочетались с обстановкой. Некоторые сюжеты были весьма сомнительными, не сказать пошлыми – этюды обнаженного женского тела, – однако выполнены они были с таким изрядным мастерством и талантом, что возникало впечатление, будто в них есть нечто большее, чем эротическая составляющая. Все композиции были темными, мрачными и зловещими; обнаженная человеческая плоть выглядела поразительно живой и уязвимой на пурпурно-черном фоне.
Одна картина привлекла особое внимание Хайда: голый человек, неестественно выгнув спину и запрокинув голову с искаженным от ужаса лицом висел над землей. Его окружили, тоже поднявшись в воздух без крыльев, три зловещие фигуры – льнули к нему, хотели растерзать. На каждой из мучительниц обнаженного мужчины был остроконечный головной убор, похожий на дурацкий колпак из бумаги для пристыжения нерадивых учеников, но очень длинный. Этот головной убор назывался coroza — испанские инквизиторы надевали такие на приговоренных к смерти ведьм.
– Господи, – пробормотал Хайд, обращаясь не столько к Поллоку, сколько к самому себе. – Это же Гойя…
– К сожалению, нет, – прозвучал у полицейских за спиной глубокий, поставленный голос с едва заметным то ли шотландским, то ли ирландским акцентом.
Хайд и Поллок обернулись. Рядом с вернувшимся слугой стоял мужчина лет сорока пяти, которому и принадлежала реплика. Одет он был в костюм с черным бархатным смокингом и кроваво-алым жилетом. Если не считать, что один глаз хозяина «Круннаха» был скрыт за черной шелковой повязкой, его можно было бы назвать красивым. Хайд также мысленно отметил неестественно черный цвет волос.
– Это работа копииста, – продолжал Фредерик Баллор. – На самом деле оригинал, известный под названием «Полет ведьм», гораздо меньше. Гойе это полотно в свое время заказала герцогиня Осунская, и оно по-прежнему принадлежит благородному семейству. Однако я не ожидал, что эдинбургскому полицейскому будет знакомо творчество Гойи.
– А я не ожидал увидеть столь мастерски выполненную копию в загородном доме, гниющем в лотианской глуши, – отрезал Хайд.
Баллор усмехнулся:
– Похоже, мы оба умеем удивлять. Кстати, благодарю за комплимент в адрес моего человека, Горки Саласара. – Он указал на низкорослого слугу. – Это Горка сделал копию, которая вас так восхитила.
Хайд, и правда удивленный, кивнул слуге и получил в ответ ничего не выражающий взгляд.
– Видите ли, – продолжал Баллор, – Горка Саласар – кагот. В стране басков, откуда он родом, каготов еще называют аготаками. Будучи таковым, он принадлежит к касте неприкасаемых, представителям которой запрещается жить, работать, молиться, есть и каким бы то ни было образом взаимодействовать со всеми, кроме себе подобных.
– То есть ваш слуга – цыган? – не понял Хайд.
– Нет, ни в коем случае. Происхождение каготов, а также причины, по которым они были отвергнуты обществом, – вопросы спорные, но каготы определенно не имеют никакого отношения к цыганам. Каготы живут на севере Испании, на западе Франции и в Бретани, больше нигде в Европе их нет, и уж точно они не селятся на востоке. Во всех перечисленных мною землях они изгои, им запрещается даже пить из тех же фонтанов и входить в церковь через те же двери, которыми пользуется остальное население.
– Но почему? – спросил Поллок. – Почему их сделали изгоями?
Баллор рассмеялся:
– Видимо, из суеверия и суеверия ради. Никто не помнит, когда это началось, но гонения на каготов, должно быть, продолжаются тысячу лет. Одни считают, что это потомки прокаженных, другие видят в них отродье вестготов, совершавших разбойные набеги на чужие земли, а кто-то и вовсе причисляет их к сарацинам. Некоторые даже верят, что каготы ведут свое происхождение от древнего народа гномов, населявшего Европу изначально, еще до прибытия сюда кельтов, – того самого народа, который стал частью наших мифов и легенд. – Он взглянул на Саласара, чье необычно непривычное лицо хранило бесстрастное выражение. – Помимо прочего, каготам запрещены все виды деятельности, кроме нескольких, потому они остаются искусными ремесленниками, работающими исключительно с камнем, деревом и железом. Подумайте только, каково это – обладать даром живописца, таким, как у Саласара, и не иметь права им пользоваться. Так что, по сути, я стал его спасителем, покровителем и благодетелем.
– А как он попал к вам на службу? – спросил Поллок. – Он же испанец, да?
– Горка Саласар не испанец и не баск, он принадлежит к народу, которому отказывают в праве называть землю, где они родились, своей родиной. И эта несправедливость вызывает живейший отклик в моем сердце. Я некоторое время провел в Стране басков, во многом похожей на былые владения кельтов, и встретил там Горку. Да не введет вас в заблуждение его немота – он наделен выдающимся интеллектом, прекрасно понимает испанский, французский, английский и свободно читает на этих языках. – Баллор замолчал и указал в сторону гостиной. – Впрочем, я уверен, что вы нанесли мне визит не для того, чтобы порассуждать об искусстве и этнологии. Прошу вас, джентльмены, проходите, присаживайтесь и поведайте, чем я могу вам помочь.
Глава 24
Элспет Локвуд очнулась во тьме и в страхе. Чувства пространства и времени полностью отсутствовали, так же как и любые самоощущения. Дезориентация усугублялась тем, что переход от сна к бодрствованию произошел в непроницаемом мраке. Приняв сидячее положение, девушка протянула дрожащие руки в темноту. Под ней был кусок грубой ткани – подстеленная мешковина, на которой она спала, – а дальше подушечки пальцев нащупали пол из неровных, покрытых, вероятно, грязью плит. Стена сбоку от нее оказалась каменной – холодной, гладкой и скользкой от влажности. Воздух был застоявшимся, неприятно тяжелым, густым и пах мокрой почвой.
При мысли о том, что она находится под землей, Элспет охватила паника. Ее бросили в подвал. Или в туннель.
А может, в могилу.
Других мыслей не было, равно и воспоминаний. Она